Инлакешские ночи

Проблема, однако, была в том, весь день на фестивалях Ин-Лак-Еш публика танцует и изучает разнообразные практики, а для песен остаются практически только ночи. В то время, когда фестивали проходили на Ладоге в «бухте туристов», танцы в форме зикров продолжались даже в ночное время. Поскольку я с трудом переношу однообразную музыку зикров, они меня интересовали мало, но после окончания танцев можно подойти к любой женщине и по-Ин-Лак-Ешски нежно обняться с ней. Этого то момента многие с нетерпением и ждут, но ведущий зикров американец Нароян хоть и сказал как-то, что больше всего ему здесь понравилось обниматься, сам неимоверно затягивал этот счастливый момент. Казалось, что вот он уже кончает, сказал "Амэн", я уже крепче сжимаю стан рядом стоящей прекрасной девушки, как вновь начинает звучать музыка, и все понеслось, поехало дальше.

Поэтому во время зикров я обычно забирался отдохнуть в свою палатку, а когда барабаны смолкали, на четвереньках выбирался оттуда и рысцой бежал к костру капитана Грея, где в это время начиналась бардовская программа. Как только ко мне в руки попадала гитара и я начинал петь, сон пропадал, как и предсказывал Клюшин, учивший меня правильному итальянскому дыханию школы бельканто: «Хороший певец – говорил он – должен возбуждать своим пением и себя, и слушателей». Все было бы неплохо, если бы временами из какой-нибудь палатки не раздавались громы и молнии на головы мешающих мирно спать: приходилось переходить на полу-глас, полу-шепот.

На другой год Грей разбил свой лагерь за скалой, отделявшей его от остального лагеря, и там можно было спокойно петь хоть всю ночь до восхода солнца, где-то часов до шести утра. После этого можно было еще часа три поспать, пока солнце не распекало палатку. Тогда нужно было выкупаться в бодрящей воде Ладоги, а после этого приступать к дневной программе. Там-то я и познакомился с Е-Еем, который был так заворожен моим пением, что предоставил мне свою палатку в полное распоряжение, устроившись спать где-то под открытым небом. На другой год уже на новом месте он пригласил меня петь каждую ночь у скалы, где была его кофейня.

Однако, акустическая ситуация здесь оказалась совершенно иной: скала не отделяла кофейню от лагеря, а наоборот, отражала все звуки в его направлении. Первыми заявили протест приехавшие в субботу «ирландцы», но почему-то не нам во время нашего ночного концерта, а руководству лагеря, сказав, видимо, что из-за нас они не выспались. Поэтому очередное "пау-вау", которое я благоразумно пропустил, было почти полностью посвящено нашим ночным концертам. Было принято решение петь только до двух ночи. Между собой мы решили до двух петь серенады, а после двух лишь колыбельные песни, к числу которых, как я выяснил по тексту оригинала, относится и «Ave Maria» Шуберта. Однако, выполнить все это оказалось не так-то просто: я все время собирался уезжать, ожидая оказии, и мои постоянные почитательницы упрашивали меня обязательно спеть для них до моего отъезда итальянские песни. Идя навстречу их пожеланиям, я отклонился от колыбельной тематики и спел вполголоса пару неаполитанских песен. Во время третьей перед нами возник вдруг, как призрак ночи, всклокоченный образ любительницы русского фольклора, пообещавшей на всех на нас завтра настучать Джамиле, особенно на меня. Ее, видимо, раздражало мое «оперное» вибрато, делающее голос певца как бы льющимся, но обычно не практикующееся у большинства наших народников, поющих прямым и плоским звуком. Хорошо, что на следующий день мне удалось уехать, и инцидент был, таким образом, исчерпан.

На следующий год, когда я снова появился у кофейни, мне сказали, что той любительницы фольклора в этом году на фестивале нет, и можно спокойно петь хоть целую ночь. Однако оказалось, что на этот раз сюда приехали другие любители поспать по ночам. На другой день их палатки силами общественности были перенесены на другой конец лагеря. Их напугали ночными концертами при свечах с участием ансамбля «Тюбик тепла» (сокращенно «ТТ»), который должен был выступать в полном составе с контрабасом и саксофоном, а не в “пол-тюбика”, как это иногда бывает в городе. После вдоволь настрелявшегося «ТТ» можно было петь уже что угодно, и я решил попробовать спеть свою “Comm`e bell`a”. Эффект оказался потрясающим. Не успел я дотянуть “Voglio a te!” на самой высокой ноте, как началось нечто страшное: что-то куда-то и откуда-то свалилось, а затем послышалось ужасающее шипение воды, залившей весь костер. Оказалось, что в этот самый момент в костер упала не вовремя поднявшаяся 19-летняя девушка. В начале я не мог понять, почему это произошло, но потом догадался: она поднялась, но, не догадываясь о магической силе этой песни не смогла устоять! Теперь я решил перед ее исполнением просить всех дам оставаться на своих местах, пристегнувшись ремнями безопасности.

Когда я рассказал у костра свою версию случившегося, присутствовавший байдарочник Андрей начал тут же пытаться добиться того же эффекта декламацией русского перевода этой песни, но без заметного успеха. Я объяснил ему, что вся магия этой песни в итальянских словах и музыке. Кроме того, важен мужественный тембр голоса, от которого у многих женщин начинают бегать мурашки в нижней части тела, поэтому даже тенор должен быть не выхолощенным, а баритональным, как у Марка ди Лонги. Недавно я послушал запись концерта трех «выдающихся теноров современности», который втроем исполняли эту песню, но их голоса по сравнению с Марком были гораздо жиже. Оказывается в 80 годы в Италии был свой баритональный тенор, по-моему, Джузеппе Дисконти, но он так же, как и Марк не был должным образом «раскручен». Ну и, конечно, для успеха необходимо возбуждающее итальянское дыхание, тогда успех будет обеспечен. Я даже предполагал устроить на А-Лак-Ене свой мастер-класс бельканто, после чего можно было использовать эту песню в качестве экзаменационного материала: создать экзаменационную комиссию из пяти симпатичных женщин. Сколько из них после исполнения экзаменуемым «Comm`e bell`a muntagna» заявят, что согласны на все, таким и будет экзаменационный балл.

Однако, провести мастер-класс на этот раз мне не удалось: там уже был один вокальный педагог, Женя Клекотнева, которая проводила занятия по Системе Вальборга Вербек-Свердстрёма для освобождения Голоса, а мне не хотелось отбирать насущный хлеб у своих коллег. Тем не менее, мне интересна была сама методика, и я сходил на одно из ее занятий. Оно проходило на пляже как раз у нашей скалы. Сверху скалы в это время спускались скалолазы, а в середине сидел Игорь Андреев, вокруг которого, пользуясь свободами Ин-Лак-Еша, бегала в костюме Е. одна из обосновавшихся там на стоянку москвичек, тоже по имени Женя. В результате моя голова вместо того, чтобы смотреть на дирижера совершенно непроизвольно поворачивалась совсем в другую сторону. Я еле дождался конца репетиции, после чего галопом побежал к Игорю и москвичкам, чтобы пригласить их купаться. Откликнулась на приглашение одна Женя, но она не знала, где там можно безопасно войти в воду. Я тут же взялся ее проводить и показать ей самое безопасное место. Женя одела свой сарафан для того, чтобы через 10 метров его снова скинуть. Одному Богу известно, сколько эндоморфинов и нейропептидов**** впрыснулось тогда в мою кровь за время одного этого непродолжительного, но весьма впечатляющего купания!!! Вскоре, однако, к Жене приехал ее парень из Москвы, и ходить на занятия по вокалу после этого мне стало уже не так  интересно. 

---

[****] С точки зрения современной науки то, что мы ощущаем как энергию, на самом деле связано с уровнем естественных наркотиков - эндоморфинов и нейропептидов у нас в крови, которые вырабатывает наш мозг, в тот момент, когда мы видим красивых женщин. У женщин же они вырабатываются наоборот в том случае, если на них обращают внимание интересные для них мужчины. Состояние романтической влюбленности и безумная страсть связаны с уровнем так называемого допамина (не надо путать с похожим по названию и действию пептидом алкоголиков - дофамином).

 

К счастью и на этом Ин-Лак-Еше кроме Жени было, как всегда, много хороших молодых и хорошеньких девушек. Когда я увидел танцы живота, то тут же позвонил по мобильнику своему сыну, сказав, чтобы он приезжал сюда, как можно скорее. Он ответил, что до конца недели зануда-начальник вряд ли его отпустит. В результате мне пришлось все делать за него самому: самому с ними танцевать, по-Ин-Лак-Ешски обниматься и париться в бане. Вот уж допамина в крови было столько, что хоть отбавляй!

Инициатива попариться в бане принадлежала только что приехавшей из Москвы Ольге Трифоновой. Видимо, баня придавала ей силы для проведения занятий по Дикши-Кальки. Я был поражен, когда на другой день после ночной бани, которую мы кочегарили пока пела Юля Рёёрман (Трофимова) под аккомпанемент «ТТ», Ольга на наших глазах перешла в ИСС (измененное состояние сознания). Когда она проводила свою презентацию, по ее лицу начала блуждать блаженная улыбка, а из глаз начали капать слезы. После этого она сказала нам: «Небеса открылись! Можно начинать!» Идея Дикши, как я понял, в том, что человек, находящийся в этом ИСС, может передать способность переходить туда и другим людям. Я сам такой способности пока не приобрел (возможно, что я еще не был к этому готов), но племянник мой говорит, что научился это делать на занятиях у Гулистан на А-Лак-Ене. Он назвал это состоянием духовным оргазмом. «Прошибает лучше водки» - доходчиво пояснил он свои ощущения.

По мнению проводившего недавно конференцию по ИСС профессора Константина Семеновича Пигрова,  обычный оргазм – это тоже ИСС, вызванный достижением пороговой концентрации нейропептидов. Возможно, монахи, умеющие обходиться без семейной жизни, достигают этого порога путем многодневного поста и молитв, хотя этот метод явно не является оптимальным. Мариана Савицкая, например, говорит, что совершает этот переход гораздо быстрее и научилась этому уже довольно давно. «В этом состоянии» - говорит она – «теряешь свое индивидуальное сознание и подключаешся, как к Интернету, к некому божественному или коллективному разуму. Отсюда появляется возможность много о чем узнать». Я по профессии ученый, а не музыкант, поэтому мой научный менталитет говорит: «Подвергай все сомнению и проверяй!», но однажды у нас были сложности со здоровьем внука. Было не ясно - есть у него бронхит, или его таки нет. Позвонил я Мариане и говорю: «Ты ведь экстрасенс! Можешь ответить на такой вопрос?» На другом конце провода Марианна сказала: «Сейчас посмотрю», вошла в ИСС, и через полминуты ответила: «У него все в порядке!» Так оно и оказалось. Марианна говорит, что никогда не ошибается в медицинских диагнозах, но научный метод требует, как известно, очень тщательных проверок. Видимо от сухой теории пора всерьез переходить к живым экспериментальным практикам в этой области знаний.

После всех этих ночей и мистических практик к моменту заключительной последней ночи, так ярко описанной в эссе Лены Шандриковой, у меня, видимо, накопился уже значительный недосып. В конце ирландских танцев я встретил Юру Низова, предложившего мне пойти в кофейню попить и попеть, и я согласился, рассчитывая взбодриться чашечкой е-ейского кофе и собственным пением. Но тут Юра, обладающий, надо сказать, весьма приятным голосом, начал опять говорить, что «после таких профессионалов, как я, он петь уже не сможет» и упросил меня дать ему вволю напеться одному. Спорить я с ним не стал. Пришлось довольствоваться только е-ейским кофе, но недосып, видимо, сказывался все сильнее, и кофе уже не помогал. В результате я залез в ей-ейский спальник под навесом кофейни, рассчитывая подремать, а потом, взбодрившись чашечкой, другой, пойти к большому костру у Флага. Когда же я очнулся от дремы и пришел к тому костру, от него уже мало что осталось. Юра Низов, встретивший меня у столовой, сказал, что ему удалось полностью спеть весь свой репертуар, а я ему сказал в ответ, что из-за него я проспал самую интересную ночь.

Однако, прочитав про эту ночь эссе Лены Шандриковой: «…огромный костер (не менее 4 метров в высоту) из стволов нескольких сосен горел так, и огонь поднимался вверх с такой силой, что искры вырывались из глубины костра как из реактивного двигателя и, улетая высоко вверх, оставляли за собой длинные извилистые огненные хвосты, как кометы. Эти хвосты создавали над костром большое облако, похожее на фейерверк, и завораживали своим непрекращающимся танцем…» я подумал: «А может и к лучшему, что эту ночь я проспал: я ведь обладал теперь грозным оружием страшной сокрушительной силы, которое в эту ночь я так и не вынимал из чехла. А что бы могло случиться, если бы я не удержался и спел бы там: «Comm`e bell`a muntagna stanotte»? Сколько невинных женских душ могли бы безвозвратно погибнуть в испепеляющем пламени этого величественного языческого символа всепоглощающей любви? Нет уж, сначала нужно тщательно разработать все меры безопасности!»

P.S.

Почти сразу после Койонсари я побывал в Хельсинки на конференции Трансгуманистов, обсуждавших достижения высоких технологий и их влияние на будущее человечества. На этой очень интересной тусовке я, в частности, узнал о новых и очень эффективных ноотропных препаратах, в часности, modafinil, действующем лучшее кофеина и позволяющем человеку обходиться без сна  хоть до 10 дней без ущерба для здоровья. На следующий Ин-Лак-Еш надо обязательно заказать их в оффшорной аптеке (международный заказ с доставкой) в достаточном количестве, чтобы продавать вместо кофе в кофейне Е-ея. Не помешало бы многим инлакешцам ознакомиться и с программой продления молодости Доктора ди Грея (не капитана).

---

G   На главную страницу
F Философский клуб Ин-Лак-Еша
E Ин-Лак-Еш 2007 (Параплан и доктор Смерть)
F Ин-Лак-Еш 2008 (Йога и Пирсинг)

---

© В.В.Косарев, 2006-2010